И даже один двухтрубный пароход, который не успел развести пары и удрать по примеру более удачливых экипажей.

Форты береговой обороны к вечеру сдались сами без единого выстрела, потому как их пушки могли стрелять только в сторону моря.

Пленных считают до сих пор.

Потери ольмюцкой армии при штурме оказались вполне приемлемыми для такой операции и гораздо меньшими, чем положено расчетами генштаба для таких случаев.

Фактор давно ожидаемой неожиданности и новые тактические приемы командарма сыграли здесь главную роль. А инструментом победы стал созданный Аршфортом новый род войск — саперы-штурмовики, которых после взятия города король свел в особую бригаду главного командования.

На победителей посыпался двойной дождь наград и от короля и от императора.

Сам Аршфорт стал графом и фельдмаршалом. На плечо его упала широкая лента Имперского креста. Его большие портреты украшали первые страницы всех газет. (Шибз в одночасье стал богатым человеком).

Царцы на огемском фасе восточного фронта никакой активности не предприняли и спокойно наблюдали избиением островитян в городе. Чего не сказать об отогузком фасе фронта, где царцы повторили нечто похожее на осенний прорыв огемцев, отбросив отогузские части обратно к подножию гор. Только бронепоезда не дали захватить им обратно главный перевал.

Через две недели боев фронт снова впал в стабильно летаргическое состояние, уже на новом месте, разве что с бешеной скоростью оплетаясь колючей проволокой и закапываясь в каменистую землю цугульских предгорий.

Знакомый мне уже Куявски стал дивизионным генералом и командиром армейского корпуса. Похоже на царском небосклоне восходила новая полководческая звезда. В один голос все говорили, что вся разработка этого наступления была сделана именно им как начальником оперативного отдела штаба фронта. Его портреты также тиражировали по миру все газетчики.

На западном фронте все обстояло без перемен, если не считать, сколько пехоты клали в землю без пользы обе стороны в беспрерывных бесплодных лобовых атаках.

Но и там выделялся предгорный участок пограничный со Швицем. Командир отдельного рецкого горно-стрелкового корпуса завил, что горы не равнина, здесь так, как воюют имперцы воевать нельзя и запретил своим подчиненным все дурацкие атаки в лоб.

Ремидий на жалобы имперского генштаба отвечал, что его командующий все делает правильно, а вот генштабисты совсем не знают что такое горы. А генерал барон Сарфорт в отличие от генштаба уже выиграл одну войну с Винетией.

По крестьянской привычке я всегда встаю рано. Таким, говорят, бог подает. Пока этого со мной не случалось, не подавал мне ничего бог, но сделать за день удается больше засонь.

Сижу в самом люксовом трехкомнатном номере отеля и пивом опаиваюсь. Похмеляюсь. Заодно газеты читаю.

Шибз дрыхнет во второй спальне без задних ног. А я вот не могу… Голова трещит. Местный кислый пивасик не оттягивает. А кондово похмеляться подобным вчерашнему пойлу одному не положено — так только законченные алкоголики поступают.

Чего я на Плотто-то вчера наехал?

А вот чтобы не разыгрывал из себя моего папика.

Развелось папиков… Всем Кобчик нужен, все хотят Кобчика попользовать, а вот что надо самому Кобчику, даже спросить не подумают. Эксплуататоры. Кровопийцы.

Денщик притащил еще пива. Другого сорта. Красного, крепкого из новой пивоварни. Горячий бульон и вареные яйца.

Блин, как ни планируй город, а всякие пивоварни, рюмочные, бордели, обжорки с подачей спиртного из-под полы появляются в городе сами как грибы после дождя.

Новое пиво оттянуло, не то, что та моча, которую пил до него.

Вызвал зевающего спросонья секретаря и приказал закрыть первую пивоварню. А если здание построено без разрешения, то снести к чертям собачьим бульдозером. Нечего гадость производить. А вот второму пивовару оформить правильную лицензию. И вообще. Все спиртное, как производство, так и продажу в городе лицензировать. Надо расширять поступления в бюджет.

И вообще пора создавать санитарную службу в Калуге. Напрягу градоначальника. Нечего ему груши околачивать — работать надо.

Не понял…

В распахнутых дверях номера стояла Элика. Платье из полупрозрачной материи просвечивало в лучах утреннего солнца. Зонтик еще… такой же расцветки. В Гоблинце покупали в прошлом году.

Красивая у меня жена…

— Опять пьешь? — Элика крутанула зонт, сложила его и вошла в номер.

Денщик просочился мимо нее в коридор и закрыл за ней дверь. От греха подальше.

— Нет, я не пью. Я похмеляюсь, — ответил я. — Пил я вчера. Ты-то здесь каким ветром? И где Митя?

Элика подошла к столу, положила на него сложенный зонт и сумочку, села ко мне на колени.

— Митя с Альтой дома. А я соскучилась. Села в пригородный поезд и приехала. Скажи, Савва, зачем мне муж, который со мной не живет? Даже с ясыркой нашей не живет? Я еще понимаю, когда ты на фронте был. Там война. Но ты и здесь от нас удрал под предлогом того что строишь этот дурацкий город. Нам нужен этот город? Именно нам. Нашей семье? Или ты нас больше не любишь?

Тут хлопнула дверь спальни. Вывалился всклоченный Шибз в одном исподнем.

— О, простите, мадам, не знал что вы здесь, — бросился он обратно.

— Данко, одевайся и приходи. Тут я тебе пиво припас на опохмел.

— Пиво это просто замечательно, — раздалось из-за прикрытой двери. — Я всегда знал что ты настоящий друг.

Фотограф появился через пять минут полностью одетый, даже свой мягкий зеленый бант, который он носил вместо галстука, успел нацепить и расправить.

— Я рада вас видеть, Данко, — сказала Элика, не делая даже попыток слезть с моих коленей, — Но было бы еще лучше, если бы вы не спаивали моего мужа.

— Баронесса, вы как всегда ослепительно выглядите. Я в восхищении, — фотограф неуклюже поцеловал Элике руку. — А что касается пьянки, то мужчинам иногда нужно так оторваться. Залить себя, чтобы, чтобы не сгореть на работе. Позвольте вас ненадолго покинуть и привести себя в порядок.

Мда… Данко был похож на инопланетянина. Весь зеленый, глаза оранжевые, нос красный, прическа — взрыв на макаронной фабрике. Отходя от стола, он ловко стянул с него бутылку пива, повернулся и быстрым шагом вышел из номера.

— Я, кстати, приехала за тобой, — заявила жена. — Мало того что ты меня еще ни разу не вывез в наше поместье, так еще кому-то пел мою песню. Этого я тебе никогда не прощу.

Действительно сердится. Взгляды молнии мечут.

— Никому я ее не пел, — понял я, что речь имеет о 'Вечной любви'. — Даже не пытался.

— Не рассказывай мне сказок, Савва, — посуровела жена. — На вокзале во Втуце ее поют бродячие музыканты на площади. Как и 'Черного ворона'.

— И че… им за это подают? — спросил я.

— Еще как… Но ты гадкий мальчик. Это была только моя песня, — в уголках глаз жены блеснули набухающие слезы.

Обиделась. Хотя я тут совсем не при делах. Но как ей докажешь?

— Когда ты хочешь поехать в имение? — поменял я тему разговора.

— Сейчас. Пока лето не кончилось.

— Сейчас я не смогу. Надо дирижабль отправить. Управляющих собрать. Распоряжения оставить… — начал я называть ей причины.

— Учти, Савва, я останусь здесь до тех пор, пока ты не увезешь меня отсюда в горы. И всем буду говорить, что ты занят мной. Пусть придут попозже.

— Это шантаж? — поднял я правую бровь.

— Да, — мило улыбнулась Элика. — Еще какой.

И нежно поцеловала меня в губы.

Весь день жена таскалась за мной хвостиком.

Конечно, приятно видеть завистливые взгляды на твою женщину, но все хорошо в меру.

Семейных пока в городе мало. Шлюх в борделях и тех на всех не хватает. А пленные так вообще некоторые третий год от спермотоксикоза за колючей проволокой опухают. Так что усиленная охрана была не лишней.

Показал жене дирижабль, свои самолеты, двигательный стенд, на котором все еще работал на отказ паровик Урса. Неделю уже пашет, успевай только керосин и воду доливать, да маслом шприцевать.